– Когда ты даешь ему их, ты следишь, проглотил ли он их?

– Нет, по-настоящему не слежу. Ты же знаешь, как он злится, если мы надоеда­ем ему со своей опекой. А теперь уж и не пойму, раздражает его или нет, но мы даем ему таблетку, потом наливаем воду и под­носим к губам. Должно быть, он спрятал их несколько месяцев назад. Не поверю, что он в состоянии сделать это сейчас. Марта бы заметила. Она чаще всех к нему подни­мается, и самое тяжелое на ней.

– Значит, ему удалось обмануть Мар­ту. Господи, Дебора, как я не догадался, ведь я считаю себя врачом. Гробовщик я, и только, гожусь лишь на то, чтобы обме­рять своих клиентов, коль скоро не в состоянии видеть в своих пациентах живых людей. А для Салли он все еще живой че­ловек.

Дебора не удержалась и тут же пари­ровала – как раз они-то с мамой и Мар­той стараются, чтобы Саймону Макси было удобно, чисто и сытно, им это немалого стоит, а вот какие такие заслуги у Сал­ли – ей непонятно. Но уж если Стивен начинает бить себя в грудь, его не оста­новишь. Ему потом на душе легче дела­ется, даже если окружающим мало удо­вольствия выслушивать его монологи. Она молча наблюдала, как он нашарил в ящике стола пузырек из-под аспирина, тщательно пересчитал таблетки, их было десять, бросил в пузырек, сделал на нем наклейку, за­писав название препарата и дозу приема. Все это он проделал автоматически, как человек, привыкший, чтобы лекарство не оставалось без наклейки. На языке у Де­боры вертелись вопросы, которые она не решалась задать – «Почему Салли при­шла к тебе? Почему не к маме? Она действительно нашла эти таблетки или же просто придумала удобный предлог пови­даться с тобой наедине? Нет, должно быть, она нашла их. Такое ведь не придумаешь. Бедный отец! Что Салли сказала? Ка­кое мне дело до всего этого и до Салли? Я ненавижу ее, потому что у нее есть ре­бенок, а у меня нет. Наконец я реши­лась сказать это, но от того, что я при­зналась, мне не легче. Этот мешочек из носового платка. Сколько же времени ему пришлось потратить, чтобы завязать его! Такое впечатление, будто его ребенок делал. Бедный отец! Когда я была маленькой, он был таким высоким! Неужели я боялась его? Господи, ну почему я не испытываю к нему никакой жалости?! Как мне хочет­ся пожалеть его. Интересно, о чем сей­час думает Салли? Что ей сказал Стивен?» Он отвернулся от стола и протянул пу­зырек.

– Возьми домой. Поставишь в его аптечку. Не говори пока ничего маме и док­тору Эппсу. По-моему, разумнее будет от­менить таблетки. Сейчас я возьму в аптеке другое лекарство, то же самое, только в растворе, а не в таблетках. Перед сном – одну чайную ложку, с водой. Я сам про­слежу. Просто скажешь Марте, что я от­менил таблетки. Когда к нему придет доктор Эппс?

– Придет вечером к маме с мисс Лидделл. Наверно, подымется к отцу. Но не думаю, что он о них спросит. Ведь отец их принимает уже очень давно. Когда они кон­чаются, доктор дает новую порцию.

– А сколько сейчас таблеток дома, не знаешь?

– Есть новый пузырек, еще не распе­чатанный. Мы должны были открыть его сегодня вечером.

– Оставь его в аптечке, а ему дай в ра­створе. Я переговорю с Эппи в субботу. Приеду завтра поздно вечером. Пойдем-ка со мной в аптеку и отправляйся домой. Я позвоню Марте, попрошу ее оставить тебе ужин.

– Хорошо, Стивен. – Дебора не огор­чилась, что не остается на ужин в больни­це. Радостное настроение дня улетучилось. Пора возвращаться домой.

– И я посоветовал бы тебе ничего не говорить Салли.

– У меня и в мыслях не было. Наде­юсь, она тоже попридержит язык. Не хотелось бы, чтобы это обсуждала вся де­ревня.

– Ну зачем ты так, Дебора, ты ведь сама не веришь, что Салли кому-то скажет. На нее можно положиться. Она приняла слу­чившееся близко к сердцу. Очень даже.

– Не сомневаюсь.

– Не на шутку переполошилась. Она очень предана отцу.

– Эту преданность она перенесла и на тебя.

– О, Господи, что ты хочешь сказать?

– Просто мне интересно, почему она не рассказала о таблетках маме или мне.

– Ты не очень-то располагаешь к откро­венности, во всяком случае, ее, не так ли?

– А чего ты, собственно, ждешь от меня? Чтобы я стала ее подругой? Пока она вы­полняет свою работу добросовестно, я и не думаю о ней. Она мне не нравится, думаю, и я ей.

– Она тебе не просто не нравится, – сказал Стивен. – Ты ненавидишь ее.

– Она жаловалась тебе?

– Конечно нет. Будь великодушна, Де­бора. Тебя словно подменили.

«Подменили, – подумала Дебора. – Да откуда ты знаешь, какая я на самом деле?» Но в последних словах Стивена звучал призыв к миру, и она протянула ему руку:

– Прости. Не знаю, что со мной в пос­леднее время. Уверена, Салли поступила так, решив, что это самое мудрое реше­ние. Не стоит нам ссориться. Так, значит, тебя ждать завтра вечером? Феликс может приехать только в субботу утром, а Кэтрин ждут к ужину.

– Не волнуйся. Я приеду последним ав­тобусом. Мы покатаемся на лошадях до зав­трака, если пригласишь составить тебе ком­панию.

Хотя их прогулки давно стали приятной привычкой, официальный тон, с каким он сделал это предложение, не ускользнул от Деборы. Слишком шаткий мостик переброшен через пропасть между ними. Стивен тоже, Дебора догадывалась, чувствует, что под ногами похрустывают льдинки. Никогда с момента смерти Эдварда Рискоу Стивен не был таким чужим, и никогда он не был ей так нужен.

4

Наконец около половины восьмого Марта услыхала скрип колес коляски Джимми на подъездной аллее. Она давно уже прислу­шивалась. Джимми тихонько ныл, лишь мерное покачивание коляски и мамины уго­воры удерживали его от воплей.

Скоро в окне мелькнула Салли, подка­тила коляску к кухне и тотчас появилась в дверях с малышом. Девушка с трудом скры­вала переполнявшие ее чувства. Она была возбуждена, но, судя по всему, довольна собой. Вряд ли она так ликует из-за того, что Джимми прокатился лесной тропой, подумала Марта.

– Что-то поздно ты, – сказала Мар­та. – Ребенок небось проголодался, бед­няжка.

– Но ему не придется больше ждать, верно, дорогуша? Молоко, наверно, вски­пятили?

– Заруби себе на носу, Салли, я здесь не для того, чтобы ждать, когда ты явишься. Тебе нужно молоко, сама и кипяти. Пре­красно знаешь, когда надо кормить ре­бенка.

На том и замолчали; Салли вскипятила молоко и торопилась его остудить, держа Джимми на руках. Только когда Салли со­бралась нести малыша наверх, Марта заго­ворила.

– Салли, – сказала она, – ты что-нибудь брала из постели хозяина, когда застилала ее утром? Что-нибудь из его вещей? Гово­ри правду!

– По вашему тону ясно, что вы все знаете. Неужели вы знали про те таблетки? И мол­чали?

– Конечно, знала. Я ведь ему пять лет прислуживаю. Кому ж еще, как не мне, знать, что он делает и что у него на уме? Небось решила, что он может их выпить. Не волнуйся. Не смей свой нос совать. Доведись тебе лежать вот так, годами, в посте­ли, может, и тебе было бы утешением, что у тебя кое-что припрятано, скажем, несколько таблеток, которые избавят тебя от страда­ний. Припрятано кое-что, о чем никто и не подозревает, пока какая-нибудь дура набитая, сучка, да и только, другим сло­вом не назовешь, не пронюхает. Уж такая умная, дальше некуда! Да он и не стал бы их принимать. Он джентльмен! Тебе и это­го не понять. Верни-ка мне лучше таблет­ки. А если хоть кому проболтаешься или притронешься к его вещам, я тебя в два счета выставлю. Тебя и это отродье. Уж я найду способ, будь уверена!

Она протянула руку к Салли. Голоса она ни разу не подняла, но ее спокойная уве­ренность еще больше пугала, чем гнев, И в голосе Салли, когда она отвечала, дро­жали истерические нотки.

– Боюсь, вас ждет неудача. Нет у меня таблеток. Сегодня днем я отдала их Стиве­ну. Да, Стивену! Слушаю, что вы мелете, и радуюсь, что отдала их. Хотела бы я по­смотреть на Стивена, когда он узнает, что вы все давным-давно знали. Дорогая, пре­данная старушка Марта! Такая преданная семейству Макси! Да плевать вы хотели на всех них вместе взятых, старая лицемерка, разве что для хозяина сделали исключение. Посмотрели бы на себя со стороны! Моет его, ласкает, кудахчет над ним, точно над ребенком. Я от смеха готова лопнуть, только уж больно жалкое зрелище. Срамотища! Его счастье, что у него крыша поехала. Да любой бы свихнулся, окажись у вас в лапах!